Экспорт зерновых начала 30-х гг. ХХ в. в контексте голода 1932-1933 гг.

Экспорт зерновых во время голода 1932-1933 гг. является одним из краеугольных камней и источником полярных оценок действий правительства СССР в истори­ческих исследованиях и современных популярных и пропа­гандистских публикациях. При этом оценки, к сожалению, не лишены ошибок.

Даже в научных публикациях указание на экспорт зерновых как причину голода 1932-1933 гг. основывается прежде всего на «последующем знании» факта катастро­фического голода и современной оценке числа умерших от голода, которая также вызывает вопросы. Причина­ми голода 1932-1933 гг., которые требуют отдельного рассмотрения, были административно-территориальная реформа 1932-1933 гг. и, как следствие, потеря контроля над действием местных властей и ошибки в учете и плани­ровании урожая; грубейшие нарушения агротехники посев­ной 1932 г., погодные условия осени-лета 1931-1932 гг., разрешение колхозной торговли хлебом в условиях только что прошедшего продовольственного кризиса первого полугодия 1932 г., организованное и стихийное сопротив­ление некоторых слоев сельского населения, но не экспорт продовольственных зерновых культур, как это представляют исследователи.

Более подробно вопрос экспорта зерновых в начале 30-х гг. прошлого века В. В. Кондрашин рассматривает в связи с анализом хлебозаготовительной политики советского правительства в 1929-1933 гг.⁷ В этой работе вышеизложенные тезисы описываются более подробно, а экспорт начала 30-х гг. XX в. прямо назы­вается одной из важнейших причин голода⁸. При этом основной упор в анализе действий руководства СССР делается на 1930 г., приводятся письма И. В. Сталина от 6 и 24 августа 1930 г. о форсировании экспорта, которые напрямую привязы­ваются к голоду 1932-1933 гг. При этом ни динамику управленческих решений руководства СССР, ни ее анализ за период 1930-1933 гг. автор не приводит. Свое мнение В. В. Кондрашин обосновывает либо суммарными показателями экспорта за весь период 1930-1933 гг., либо суммарными показателями экспорта за отдельные календарные годы. Анализ помесячной динамики экспорта в связи с урожаями конкретных лет в привязке к управленческим решениям руководства СССР и состоянию его валютных резервов также не дается. И снова приводятся вышеуказанные подсчеты В. П. Данилова⁹.

<...>

Таким образом, при анализе «голодного» зернового экспорта последний рассматривается как одна из причин голода 1932-1933 гг. При этом экспорт увя­зывают с ситуацией 1930 г. и непосредственно И. В. Сталиным, без подробного анализа управленческих решений советского руководства за весь указанный период и без учета разницы внешней и внутренней экономической ситуации 1930-го и 1932-1933 гг. Кроме того, в работах приводятся преимущественно суммарные показатели четырехлетнего экспорта зерновых и экспорта за календарные годы без учета их помесячной динамики в связи с урожаем конкретных лет. Непроясненной является также ситуация с импортом зерновых в 1932-1933 гг.

Следовательно, тема зернового экспорта начала 30-х гг. ХХ в. требует подробного дополнительного исследования в связи с особенностями и тенденциями мирового зернового рынка в эти годы, финансовым положением СССР на валютном рынке, сравнительного анализа детального движения урожая этих годов на экспорт и управленческих решений руководства СССР по организации экспорта зерновых.

В конце 20-х — начале 30-х гг. ХХ в. СССР, как ранее Российская империя, был сырьевым экспортером, а экспорт зерновых составлял значительную статью дохода СССР. В частности, удельный вес зерновых в общем объеме экспорта составлял порядка 20% в 1930-1931 гг., а в плане валютных поступлений экспорт зерновых во внешней торговле СССР уверенно занимал первое место. Его удельный вес к итогу всех валютных поступлений в 1929 г. составлял 9,9%, в 1930-м — 29,0%, в 1931-м — 32,1 % и в 1932-м — 20,7%¹⁵. Как уже указывалось выше, зачастую авторы при рассмотрении экспорта зерновых анализируют величины экспорта/импорта за календарный год, что методически неправильно. Необхо­димо анализировать экспорт/импорт непосредственно урожая того или иного года, то есть не календарного года, а сельскохозяйственного. Календарные же цифры экспорта зерновых из справочников¹⁶, как правило, включают в себя данные о части урожая. Применительно к голоду 1932-1933 гг. экспорт за ка­лендарный 1932 г. — это урожай 1931 -го и часть урожая 1932 г., движение же на экспорт хлеба урожая 1932 г. — это второе полугодие 1932-го и первое 1933 г., а календарные цифры экспорта 1933 г. — часть урожая 1932-го и часть 1933 г.

<...>

Рассмотрим ситуацию детально и по годам.

С выходом 5 января 1930 г. постановления ЦК ВКП (б) о темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству, был взят курс на сплошную коллективизацию в основных зерновых районах¹⁹. К 1 июня 1930 г. процент коллективизации крестьянских хозяйств составил по СССР 23,6 %²⁰, по УССР — 38,2% и Северному Кавказу — 50,9%. Валовой урожай зерновых 1930 г. составил 83,5 млн т, превысив знаменитый урожай 1913 г. в 80,1 млн т. на 3,4 млн т²¹ (в границах СССР до 1939 г.). По данным на июнь 1930 г., урожайность в колхозах и совхозах была «выше, чем у единоличников, — в совхозах на 40% и в колхозах на 14%. Это — в среднем по Союзу. Если взять совхозы и сравнить состояние урожая у них и в окружающих крестьянских хозяйствах, то урожайность в совхозах выше на 25-30%»²². Наиболее впечатляющим был рост хлебозаготовок — до 22,1 млн т (доля социалистического сектора 39,5%)²³, по сравнению с 1929 г. (16,1 млн т) и 1928 г. (10,8 млн т)²⁴.

Рекордный урожай 1930 г. для руководства СССР обозначил перспективы социалистического сектора, но также породил эйфорию, дав надежду на то, что в последующие годы удастся добиться более высоких результатов. В частности, в руководстве аграрного сектора СССР преобладали крайне оптимистические настроения: «Вот почему программа 1931 г. предусматривает дальнейший рост продукции зерна на 12%. Гигантская трудность этой задачи ясна из того, что мы стремимся получить на 105 млн ц больше урожая 1930 г., который сам по себе, ввиду прекрасных условий погоды, является рекордным. Тем не менее, эта за­дача должна и может быть разрешена»²⁵.

Выросшие на фоне рекордного урожая объемы хлебозаготовок способствовали росту экспортных возможностей, сопоставимых с 1913 г. (экспорт 9084 тыс. т зерна). В результате этого, в календарном 1930 г. экспорт зерна составил 4764 тыс. т²⁶. Непосредственно урожая 1930 г. было экспортировано 5511 тыс. т²⁷, что на фоне провала 1928 г. (плюс 4-й квартал 1927 г.), когда после экспорта в размере 288, 7 тыс. т пришлось закупать 278 тыс. т зерновых, и экс­порта 1929 г. в 178 тыс. т выглядело огромным шагом вперед. Именно на этом фоне И. В. Сталин в письмах В. М. Молотову пишет свои известные и часто цитируемые фразы: «Форсируйте вывоз хлеба вовсю. В этом теперь гвоздь. Если хлеб вывезем, кредиты будут» (6 августа) и «Надо бы поднять (теперь же) норму ежедневного вывоза до 3-4 миллионов пудов минимум. Иначе рискуем остаться без наших новых металлургических и машиностроительных (Автозавод, Челябзавод и пр.) заводов. Найдутся мудрецы, которые предложат подождать с вывозом, пока цены на хлеб на международном рынке не подымутся “до высшей точки”. Таких мудрецов немало в Наркомторге. Этих мудрецов надо гнать в шею, ибо они тянут нас в капкан. Чтобы ждать, надо иметь валютные резервы. А у нас их нет. Чтобы ждать, надо иметь обеспеченные позиции на международном хлебном рынке. А у нас нет уже там давно никаких позиций, — мы их только завоевываем теперь, пользуясь специфически благоприятными для нас усло­виями, создавшимися в данный момент. Словом, нужно бешено форсировать вывоз хлеба» (24 августа)²⁸.

Как упоминалось выше, именно эти слова связывают с причиной голода 1932-1933 гг., по умолчанию подразумевая, что они распространяются и на по­следующие годы. При этом не упоминается письмо И. В. Сталина от 23 августа 1930 г., где он объясняет причину форсирования экспорта: «Нам остается еще 1-1,5 месяца для экспорта хлеба: с конца октября (а может быть и раньше) начнет поступать на рынок в массовом масштабе американский хлеб, против которого трудно будет устоять. Если за эти 1-1,5 месяца не вывезем 130-159 мил. пудов хлеба, наше валютное положение может стать потом прямо отчаянным»²⁹.

Таким образом, слова И. В. Сталина о форсировании хлебного экспорта относятся исключительно к очень благоприятной ситуации 1930 г. И они прямо связаны с тем, что СССР только начал выходить на международный рынок зерна, и имел на это крайне мало времени до появления главных конкурентов, особенно США, имевших на этом рынке устойчивые позиции. Кроме того, вышеуказанные письма И. В. Сталина были вызваны крайне неустойчивыми позициями СССР в плане валютных резервов. Именно поэтому необходимо было при первой же возможности наращивать экспорт, чтобы при росте внешней задолженности в связи с модернизацией экономики валютное положение СССР не стало «прямо отчаянным».

<...>

Валовой урожай зерновых 1931 г. изначально был оценен в размере 79,4 млн т³⁷. Впоследствии цифра была скорректирована до официальной оценки в 69, 5 млн т, а заготовки составили 22,8 млн т³⁸. В течение календарного 1931 г. экспортировано 5055 тыс. т зерновых³⁹. Экспорт зерновых непосредственно урожая 1931 г. составил 4437 тыс. т, из которых на первое полугодие 1932 г. пришлось 753 тыс. т⁴⁰. Мнение И. В. Сталина по сравнению с 1930 г. резко изменилось. 4 сентября 1931 г. он пишет Л. М. Кагановичу: «Решительно возражаю против решения Политбюро о замене экспорта масла и яиц другими видами экспортных продуктов. Это бессмыслица с точки зрения нынешней конъюнктуры. Вы всячески нажимаете на экспорт хлеба, когда за хлеб платят гроши, и хотите попридержать и ликвидировать экспорт масла и яиц, представляющих более выгодный экспортный товар. Где же тут смысл? Не лучше ли будет попридержать экспорт хлеба и усилить экспорт масла, или — в крайнем случае — усилить и то, и другое, если вы, в самом деле, хотите выручить валюту, а не играть в экспорт»⁴¹. Таким образом, уже спустя год на фоне падения цен на зерно и падения урожая И. В. Сталин меняет свое мнение и требует не форсировать, а «попридержать экспорт хлеба».

В конце января 1932 г. начали проявляться ошибки планирования и оцен­ки урожая 1931 г., которые в течение первых двух кварталов 1932 г. повлекли за собой пересмотр внешнеторговой политики экспорта зерновых. Хроника основных решений Политбюро по этим вопросам выглядит так: 23 января предлагается сократить расходы пшеницы на общее снабжение на 163, 8 тыс. т, и частично воспользоваться пшеницей из неприкосновенного фонда⁴²; 28 ян­варя на 50 тыс. т сокращается дополнительный экспорт зерна на 1 -й квартал⁴³; 16 февраля сокращается дополнительный экспорт ржи, взятой из неприкосно­венного фонда, на 65 тыс. т ⁴⁴; 7 марта начинаются массовые отгрузки семенных и продовольственных ссуд «ввиду того, что как выяснилось за последнее время, недород в восточных районах оказался более серьезным, чем можно было бы предполагать», и отменяется отгрузка на экспорт 85 тыс. т продовольственных культур⁴⁵; 14 марта — решение закупить 49 тыс. т. хлеба для Дальневосточно­го края в Дайрене или Маньчжурии⁴⁶; 16 апреля НКВТ поручено закупить хлеб в Персии в размере 48 тыс. т⁴⁷; 21 апреля — решение о закупке 16 тыс. т пшеницы и муки⁴⁸; 23 апреля — решение о разваррантировании 10 тыс. т хлеба⁴⁹; 29 апреля возврат 17 тыс. т зерна из портов в распоряжение Комзага и решение о закупке 57 тыс. т. зерна на Дальний Восток с доставкой его из Персии и для Дальневос­точного края в течение мая-июня⁵⁰; 16 мая — решение о разваррантировании 65 тыс. т зерна⁵¹; 23 июня — решение о разваррантировании 63 тыс. т зерна⁵². Закупки хлеба были и позже, например 10 июля 1932 г. Политбюро было принято решение немедленно закупить за границей для Дальневосточного края 38 тыс. т хлеба с его поступлением не позже 15 августа, из которых не менее половины — мукой⁵³. При этом импорт пришлось компенсировать экспортом на такую же сумму из южных портов позже, в августе 1932 г. Следовательно, часть экспорта второго полугодия 1932 г. из нового урожая — вынужденное последствие решения продовольственных проблем первого полугодия в условиях, когда последующий пик голода в 1933 г. никто не мог предполагать.

Всего за первое полугодие 1932 г. было экспортировано 753 173 т зерна, при этом в динамике экспорт выглядит следующим образом: январь — 286 487 т, февраль — 192 675 т, март — 172 842 т, апрель — 74 056 т, май — 23 768 т, июнь — 3345 т⁵⁴. Также в течение 1932 г., по данным оперативного учета, СССР импортировал 205 тыс. т зерновых⁵⁵ (по другим данным — 184,8 тыс. т⁵⁶).

Таким образом, за первое полугодие 1932 г. в связи с зерновым кризисом правительство СССР не только резко сокращает зерновой экспорт и возвращает из портов экспортное зерно, но и начинает зерновой импорт, что никак не под­тверждает постулат об экспортном «выкачивании» зерна.

Как видно из вышеприведенных данных, первое полугодие 1932 г. приве­ло к крушению надежд о перспективах хлебного экспорта. Попытка в течение первых трех месяцев 1932 г. за счет сокращения потребления и экономии хлеба внутри страны улучшить ситуацию с выплатами по накопившейся задолжен­ности закончилась неудачей. И уже во втором квартале 1932 г. хлеб пришлось закупать за границей, а также выкупать зерно, которое находилось в качестве залога в портах, и использовать неприкосновенный и государственные фонды⁵⁷. Наличие же экспорта и импорта зерна одновременно связано с тем, что для снабжения восточных и южных районов СССР зерно было целесообразнее импортировать. В частности, это отмечается для Закавказья (импорт из Персии) и Дальневосточного края (импорт из Китая, Канады и Австралии)⁵⁸.

Помимо этого нужно отметить, что многие полемисты не отдают себе отчет, что организация импорта — достаточно сложный и длительный процесс. Например, решение об импорте 48 000 т хлеба в Персии было приято 16 апреля 1932 г. Поступить он должен был в течение мая-июня. По факту, удалось закупить 26 687 т, из них до 1 июля поступило только 15 839 т. Далее Восточной конторе «Экспортхлеба» пришлось оперативно импровизировать: «Поскольку план заготовки зерна стоял под угрозой невыполнения, был поставлен вопрос замены ввоза зерна — рисом в соотношении 1 пуд риса за 1¹/₂ пуда зерна. Опе­рация была санкционирована, и Экспортхлеб в июле ввез из Персии 12.373 тонн риса»⁵⁹. Подобные оперативные закупки без изучения рынка и местной специфики приводили к срывам поставок, на что Политбюро реагировало крайне жестко⁶⁰. Из Китая до 1 июля было импортировано 12 223 т из запланированных 49 тыс. т, из Канады — 44 368 т, которые распределялись: июнь — 25 686 т, июль — 7471 т, август — 11 211 т, а с австралийской пшеницей ситуация была еще тяжелее: из 51678 т поступило в июне 7062 т, в августе — 35 806 т, в сентябре — 8810 т⁶¹. Исходя из вышеизложенного, из импортированных по данным оперативного учета 138 332 т пшеницы в первое полугодие, когда она была остро необходима, удалось доставить только 60 812 т (43%)⁶².

Исходя из вышеизложенного, план хлебозаготовок к январю 1933 г. умень­шился до 19,8 млн т (87% от плана 1932 г.), а план экспорта упал до 1,64 млн т (61 % от первоначального плана и 32% — от плана 1931 г.). То есть руководство СССР вместо планирования «выкачивания» хлеба на «голодный» экспорт принимает решение, наоборот, снизить экспорт, с 25 декабря 1932 г. решает минимизировать экспорт продовольственных зерновых (экспорт только в Монголию), а с 1 апреля 1933 г. — решает экспорт зерновых прекратить вообще⁷⁷.

Валютный импортно-экспортный план и фактическая динамика экспорта зерна урожая 1932 г. выглядят следующим образом (см. таблицу).

Таблица Валютный импортно-экспортный план СССР на 1932-1933 г. и экспорт зерновых урожая 1932 г.⁷⁸

Как видно из таблицы, за второе полугодие 1932 г. Комзаг отгрузил 1360,9 тыс. т зерна (87,4% от общего)⁷⁹, из которых экспортировано 1010 тыс. т (74%)⁸⁰; таким образом, экспорт урожая 1932 г. приходится преимущественно на вторую половину этого же года. В первом полугодии 1933 г. экспорт от урожая 1930 г. резко падает — соответственно, 197,2 (12,6%) и 353,7 (26%) тыс. т. зерна⁸¹. Кроме того, помимо зерновых, экспортировалась мука. Всего пшеничной и ржаной муки Комзагом во втором полугодии 1932 г. было отгружено 21,4 тыс. т, а в первом полугодии 1933 г. — 27,2 тыс. т, непосредственно же экспортиро­вано 9,9 и 11,9 тыс. т соответственно⁸². По сравнению с зерновым экспортом показатели незначительные.

В конечном итоге, судя по данным таблицы, из 1,64 млн т фактически было экспортировано 1,36 млн т. Следовательно, отгруженное на экспорт зерно на начало 1933 г., когда появились первые донесения о голоде, на 75% либо уже было вывезено, либо являлось залогом кредитов. И советское правительство не только не форсирует экспорт, но сразу же практически прекращает отгрузку продовольственных хлебов⁸³, а когда в марте 1933 г. в сельской местности ряда регионов голод достиг своего пика, принимает решение о полном прекращении экспорта с 1 апреля 1933 г.⁸⁴ Следовательно, никакого намеренного экспорта «не доедим, но вывезем» в 1932-1933 гг. не наблюдается.

На основании данных таблицы также можно сказать, что валютный кризис «Экспортхлеба» практически полностью совпал и с валютным кризисом СССР⁸⁵, и с пиком голода — апрель-май 1933 г. У СССР не было валюты, чтобы импорти­ровать хлеб за рубежом (в результате накопления кредитной задолженности), в том числе наблюдается значительная задолженность по контрактам и отсутствие резервов на закупку хлеба у «Экспортхлеба». В отличие от 1931-1932 гг., когда у государства еще была возможность импортировать зерно, во втором квартале 1930 г. импорт был невозможен.

Остается только вопрос в отношении экспорта второго квартала 1933 г. в размере 49,7 тыс. т⁸⁶, после принятого решения Политбюро о его прекращении. Вероятнее всего, это связано непосредственно с отрицательным сальдо «Экспортхлеба», который в начале сезона получал кредиты на сумму предстоя­щего экспорта; в результате снижения экспорта задолженность накапливалась, а значит, не покрывала полученных кредитов под урожай 1932 г., и во втором квартале 1933 г. «Экспортхлеб» вынужден был ее погашать хотя бы частично.

Таким образом, начало сплошной коллективизации и высокий урожай 1930 г. открыли перспективы для экспорта зерна, что привело к возможности СССР выбросить крупную партию зерна на внешний рынок, чтобы добиться призна­ния себя как страны-экспортера, договориться о кредитовании под собранный урожай и закрепиться на мировом рынке зерна. В 1931 г. была предпринята попытка повторить показатели предыдущего года, но из-за ошибок в оценке урожая и планировании и недооценки засухи во втором квартале 1932 г. пришлось сокращать экспорт и срочно закупать пшеницу за рубежом. В 1932 г., учтя ошибки предыдущего года, руководство страны изначально сократило экспортные планы, но развернувшийся осенью 1932 г. кризис в очередной раз внес свои коррективы⁸⁷.

К началу 1933 г., когда стало ясно, что хлебозаготовительный план полностью провален, был утвержден окончательный план экспорта и, учитывая уже отгруженное зерно, было принято решение о прекращении отгрузок на экспорт продовольственных хлебов. В марте в связи с голодом в ряде регионов страны окончательно решили прекратить экспорт зерновых с 1 апреля 1933 г. По стечению обстоятельств, на второй квартал 1933 г. пришелся пик валютного кризиса СССР, и внешнеторговое объединение «Экспортхлеб» на фоне уже полученных кредитов выполняло экспорт по самому возможному минимуму с уходом в отрицательный валютный баланс. Отсутствие свободных денежных средств делало невозможным закупку зерна за рубежом.

Что касается оценки действий руководства страны, то И. В. Сталин точно оценил как момент для форсирования экспорта хлеба в 1930 г., так и текущую цену за зерно. Как следствие, СССР был приглашен в сообщество экспортеров пшеницы, зафиксировался на рынке, получил доступ к кредитам и шанс разме­щения крупных импортных заказов за границей. Признание СССР экспортером пшеницы открывало дверь на мировой рынок, что в условиях противодействия экспорту товаров из СССР несло очевидные преимущества. Возможность быстрого получения кредитов на объем предстоящего экспорта при возможности оставления части зерна на территории СССР и закрытии при удачном стечении обстоятельств до 30% поступления валюты делало «Экспортхлеб» незаме­нимым, а экспорт зерна — привлекательной статьей доходов.

При этом если сравнить экспорт 1913 г. (9,1 млн т) и 1930 г. (4,8 млн т)⁸⁸, то можно сделать вывод об осторожности руководства страны в определении размеров экспорта. Эта же осторожность просматривается в переписке И. В. Сталина и Л. М. Кагановича в отношении урожая 1931 г. Несмотря на начало крупных выплат и на­растание кризиса в 1932 г. во время продовольственных затруднений весной 1932 г., руководство СССР сокращает экспорт, изыскивает деньги на импорт, освобождает от залога и возвращает часть зерна, находящегося в портах СССР. В сезон урожая 1932 г. просматривается высокая оперативность в решениях (план экспорта менялся несколько раз), а также подстраховка от случайностей в виде изначального сокращения экспорта, несмотря на необходимость его увеличения. По мере нарастания кризиса власти не увеличивают, а еще больше сокращают экспорт и пытаются найти иные пути выхода из ситуации. Во втором квартале 1933 г., когда совпали пик голода и пик валютного кризиса, власти окончательно прекращают экспорт урожая 1932 г., в итоге так и не выполнив экспортный план.
Таким образом, приоритетом действий руководства СССР являлась текущая продовольственная ситуация внутри страны, и в случае возникновения продовольственного кризиса действия были направлены на его разрешение, исходя из имеющихся на тот момент возможностей.