Из земской больницы, на вокзальной площади, ко мне пришел унтер-офицер, раненный в грудь штыком.
– В больнице большевики… Под койками винтовки… Сговариваются ночью переколоть наших и бежать.
Мне показалось, что унтер-офицер со штыковой раной помешался. Мы пошли с ним в больницу. Раненые встретили нас возмущенными рассказами: их не перевязывали, они были брошены. Зато они обнаружили палату, где лежало человек тридцать курсантов в больничных халатах. Курсантов, не успевших пробиться к своим, собирал в больницу врач, молодой еврей. Он же выдал им халаты и уложил на койки. Курсанты сговаривались ночью переколоть наших и бежать из больницы. Врач, коммунист, скрылся.
Курсантов начали приводить ко мне. Среди них ни одного раненого.
– Коммунисты?
– Так точно, – отвечали они один за другим с подчеркнутым равнодушием. Все были коммунистами.
– Белых приходилось расстреливать?
– Приходилось.
Мои стрелки настаивали, чтобы их всех расстреляли. Курсантов вывели на двор, их было человек тридцать. Они поняли, что это конец. Побледнели, прижались друг к другу. Один выступил вперед, взял под козырек, рука слегка дрожит:
– Нас вывели на расстрел, ваше превосходительство?
– Да.
– Разрешите нам спеть «Интернационал»?..
Я пристально посмотрел в эти серые русские глаза. Курсанту лет двадцать, смелое, худое лицо. Кто он? Кто был его отец? Как успели так растравить его молодую душу, что Бога, Россию – все заменил для него этот «Интернационал»? Он смотрит на меня. Свой, русский, московская курноса, Ванька или Федька, но какой зияющий провал – крови, интернационала, пролетариата, советской власти – между нами.
– Пойте, – сказал я. – В последний раз. Отпевайте себя «Интернационалом».
Выступил другой, лицо в веснушках, удалой парнишка, оскалены ровные белые зубы, щека исцарапана в кровь. Отдал мне честь:
– Ваше превосходительство, разрешите перед смертью покурить, хотя бы затяжку.
– Курите. Нам бы не дали, попадись мы вам в руки…
Они затягивались торопливыми, глубокими затяжками. Быстро побросали окурки, как-то подтянулись, откуда-то из их глубины поднялся точно один глухой голос, воющий «Интернационал». От их предсмертного пения, в один голос, тусклого, у меня мурашки прошли по корням волос.
– С интернационалом воспрянет…
«Род людской» потонул в мгновенно грянувшем залпе.
Туркул А. В. Дроздовцы в огне. М., 2013. С. 229–231.
Туркул А. В. Дроздовцы в огне. М., 2013. С. 229–231.
Journal information